http://www.gumilev-center.ru/?p=11378 Русский Север: поиск идентичностей и кризис понимания
1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (2 votes, average: 0.00 out of 7)
Европейский север России сегодня привлекает внимание политиков и бизнеса, поскольку обладает огромными ресурсами и его геополитическое значение в обозримой перспективе может существенно возрасти. Потенциал региона значителен, но используется он пока недостаточно и существует большая неопределенность в выборе путей регионального развития, поэтому по заказу норвежских правительственных структур несколько лет назад была инициировала разработка вероятностных направлений развития европейского севера РФ. Проведя комплекс исследований, пять норвежских ученых выделили три наиболее вероятных сценария развития для европейского севера РФ.
Первый сценарий предусматривает бурное развитие нефтегазового сектора и стагнацию других отраслей хозяйства. Региональные элиты, разочарованные ограниченными доходами от нефтяного бума, будут искать новую основу для усиления политического влияния и начнут лоббировать проект слияния Мурманской и Архангельской областей, НАО и Республики Коми в единый регион. Федеральные власти, обеспокоенные тем, что он может занять доминирующие позиции, примут план лишь частично и не разрешат вхождение в него Коми.
Второй сценарий, названный «Владения Русского Медведя», предполагает, что освоение природных ресурсов региона будет происходить под жестким государственным контролем, иностранные инвестиции в его развитие будут ограничены. Планы освоения газовых месторождений Баренцева моря будут заморожены. Этот сценарий предполагает увеличение государственных льгот и субсидий северянам, благодаря чему замедлится миграция в южные регионы и повыситься рождаемость. Низкие цены на энергоносители обеспечат развитие металлургической промышленности и в первую очередь производство алюминия. В Коми, Карелии и Мурманской области СУАЛ построит новые алюминиевые комбинаты.
Третий сценарий возможен при государственной политике, направленной на ослабление зависимости экономики от нефтегазового комплекса. Благодаря этому в регионе произойдет рост иностранных инвестиций в малый и средний бизнес, не будут осуществляться крупные проекты разработки нефтяных и газовых месторождений, в лесной и целлюлозно-бумажной промышленности будет иметь место умеренный подъем производства. По предположениям экспертов, в 2008 г. Карелия и Мурманская область будут объединены в Северо-Западный край, а Архангельская область поглотит не только НАО, но и Коми.1
Идеи, о которых идет речь, изложены в книге, вышедшей в конце 2004 г. 2 Ее презентация состоялась 7 февраля 2005 г. одновременно в Киркенесе, Мурманске и Архангельске.
Недавно на одном из основных информационных сайтов Архангельской области (Rusnord) появилась статья, автор которой также рисует картины недалекого будущего российского Севера. В статье обсуждается проблема Северного морского пути, который все очевиднее заявляет о себе как об альтернативе судоходного маршрута через Суэцкий канал, причем альтернативе во многих отношениях более выгодной. Указывается, что влияние России и ее интересы в арктическом бассейне все активнее ставятся под сомнение западными партнерами и свидетельством тому в частности являются попытки проходить Северный морской путь явочным порядком, без уведомления заинтересованных российских ведомств.3 Один из разделов публикации носит характерное название: «Север, который мы почти потеряли». Важно то, что формула «потерянный Север» является уже не столько журналистским штампом, сколько устойчивым понятием, которое используется многими специалистами (демографами, экономистами, географами). При этом имеется в виду отнюдь не Тюменский север или северные регионы Восточной Сибири, применительно к которым подобная формула неприменима, а именно европейский север. Таким образом понятие «европейский север» наполняется новым содержанием и этот регион все устойчивее воспринимается как культурная периферия, как стагнирующая территория.
Оснований для того, чтобы говорить о проблемном характере развития европейского севера более чем достаточно. Это в первую очередь касается демографических процессов, которые ныне характеризуются постоянным снижением общей численности населения северных областей, округов и республик и отрицательным сальдо миграции. С 1989 по 2002 г. Мурманская область потеряла 23% своего населения, Ненецкий автономный округ — 24%, Республика Коми — 18,6%.4 В последние годы ежегодная убыль населения Архангельской области в среднем составляет 10 тысяч человек5 и не меньшие потери населения имеют место в Республике Коми6 , значительны они и в Мурманской области.7 Население стабилизировалось только в НАО. По прогнозам демографов, в ближайшие годы миграционный отток будет стабильно выше встречных миграционных потоков на европейском севере в целом.
По существу происходит процесс деколонизации европейского севера, в результате которого деградируют и перестают существовать не только села и деревни, но и промышленные поселки, а в ближайшей перспективе вопрос стоит о ликвидации целых городов (шахтерская Инта в Коми).
Заметим, что промышленная колонизация севера началась в конце XIX- начале XX вв. и в отличие от русской колонизации, продолжавшейся с IX по XVII вв., носившей стихийный (естественный) характер она с самого начала проходила под контролем государства и стала ответом на попытки Норвегии распространить свое влияние на Шпицберген, Новую Землю и Мурман. Эти попытки привели к усилению экономического влияния норвежских промышленников на русском Севере и к тому, что некоторые территории, в том числе и Новая Земля стала восприниматься как «ничейная земля».8 Только последовательные и масштабные усилия царской власти смогли подтвердить статус северных территорий как российских земель. Сталинская индустриализация и формирование ГУЛАГа на севере резко изменили и характер расселения, и этнодемографическую структуру северных сообществ, одновременно сформировав новый культурный образ севера, который емко выражен в «зэковской» песне «По тундре, по железной дороге».
Нынешние процессы деколонизации происходят потому, что север перестал быть привлекательным для мигрантов в социально-экономическом плане, а точнее сказать его привлекательность стала существенно ниже. С другой стороны ряд предприятий делает сегодня ставку не на местное население, а на временно привлекаемых работниках, чье место постоянного жительства находится за пределами региона. Важную роль сыграла и демилитаризация Севера, которая особенно активно проводилась в 1990-е годы. В результате целый ряд военных объектов были ликвидированы или законсервированы. В числе наиболее пострадавших от демилитаризации оказался в частности поселок Амдерма в НАО, который называли «воротами в Арктику». Численность населения здесь сократилась с нескольких тысяч до 300 человек, которые не в состоянии поддерживать в надлежащем состоянии ни местный порт, ни аэродром с самой длинной на севере взлетно-посадочной полосой. Масштабы научных исследований также были значительно сокращены и были закрыты многие метеостанции, сокращены или ликвидированы геологические партии и т. д.
Но наибольшее значение имела деиндустриализация севера и отказ от диверсификации хозяйственных комплексов. В 1990-е гг. ликвидировались угольные шахты, ремонтно-механические заводы, швейные и мебельные фабрики, предприятия строительной индустрии, а в сельской местности разорялись колхозы и совхозы, леспромхозы и механизированные колонны. Строительство новых предприятий практически не велось, а расширение и реконструкция старых были направлены лишь на то, чтобы поддержать преимущественно сырьевую ориентацию экономики Севера. Проекты, которые могли бы преобразовать экономику целого региона и создать не отдельные очаги экономического роста, но сформировать целый производственный кластер, вокруг которого будет развиваться еще и мелкий бизнес, так и остались на бумаге. Примером может служить идея создания в Коми глиноземно-алюминиевого комплекса, включающего крупнейший в России бокситовый рудник в поселке Керки, глиноземный завод под Сосногорском и Алюминиевый завод в городе Печоре (получающий энергию с Печорской ГРЭС). Сначала РУСАЛ отказался от строительства алюминиевого завода, потом по ряду причин пришлось отказаться от строительства глиноземного завода, урезать планы расширения бокситового рудника. Проект мог бы привести к тому, что хозяйственный комплекс республики становился интегрированным и более эффективным, что имело бы не только экономический, но и социальный эффект, а также способствовало бы укреплению региональной идентичности и местной солидарности.
А этой идентичности фактически нет, равно как и крайне слаба гражданская солидарность. Только треть жителей, как показали массовые опросы середины 1996 и 2004 гг. готовы признать, что жители Республики Коми составляют некое целостное гражданское сообщество, объединенное общими интересами и культурными ценностями.9
Безусловно, подобное восприятие территориальных сообществ имеет свои основания. В первую очередь это связано с очаговым характером развития северных субъектов РФ. Так подавляющая часть населения и почти весь экономический потенциал Архангельской области сосредоточен в двух промышленных районах: Архангельск-Новодвинск-Северодвинск и Котлас-Коряжма. Специализация первого — судо- и машиностроение, транспорт и лесопереработка, второго — транспорт и лесопереработка. В Коми выделяются несколько производственных комплексов — угледобывающий, сформированный на базе Печорской угольной провинции (города Инта и Воркута), северный нефтедобывающий, который объединяет нефтепромыслы в Коми и НАО (город Усинск), центральный промышленный район, где есть как нефте- и газодобыча, а также их переработка, где имеются строительные и транспортные предприятия, машиностроение и сопутствующая инфраструктура и южный, сформированный вокруг столицы республики Сыктывкара. В Мурманской области — это собственно Мурманск как мощный транспортный и сервисный центр, а также Кировск-Апатиты (добыча апатитов и геология) Мончегорск-Оленегорск, а также Никель (добыча кобальта, никеля, меди).
Северные города и поселки слабо связаны друг с другом и их производственные структуры ориентированы не на внутрирегиональные рынки, а на внешние. Производственная кооперация и технологическая взаимосвязь между предприятиями северных областей и республик или слаба или вовсе отсутствует. Это находит отражение и на самовосприятии жителей. Наиболее ярким примером в этом плане может служить шахтерская Воркута. Ее жители не только ощущают уникальность города и его жителей, но и четко отделяют себя от республиканского социума. Здесь не читали республиканских газет, не смотрели передачи республиканского телевидения, а население города, вместе с жителями других северных городов, как бы условно выделяли в особое сообщество. «Изоляционизм» и «урбоцентризм» нашли выражение и в местном городском фольклоре (расхожее утверждение «Воркута — столица мира»), и в высокой степени местной солидарности. Именно эта солидарность способствовала тому, что воркутинские шахтеры и их профсоюзы довольно долго являлись лидерами рабочего движения в России.10 Когда в начале 1990-х гг. наиболее радикальные деятели коми этнонационального движения стали заявлять о необходимости предоставить особые политические права «коренному народу», о том, что повсеместно должно быть введено обучение коми языку, о необходимости ограничить внешнюю миграцию и ввести ценз оседлости именно Воркута громко заявило о возможности выхода из состава республики.
Локальность северных сообществ и их замкнутость внутри себя, однако, не явилось порождением специфики промышленного освоения Севера в советские годы. Северные сообщества были локальны изначально. Об этом свидетельствуют как языковые, так и этнографические материалы. Здесь можно говорить о многочисленных говорах русского населения, о диалектных группах карел, коми, саамов, вепсов; можно приводить материалы по этнографическим группам населения европейского севера. Но даже эти материалы не в полной мере характеризуют локальность бытия и сознания северян. К примеру, исследователи традиционно выделяли среди коми этнографическую группу удорцев, но в реальности и сегодня (как и прежде) коми население Удорского района не только не воспринимает себя как некую целостность, но четко разграничивает жителей сел по Удоре, Мезени, Вашке, поскольку они составляют некие культурные целостности и воспринимаются как таковые. Русское население европейского севера и в первую очередь коренное население Архангельской области этнографы именуют поморами, но сами жители Архангельской глубинки и поныне разделяют себя на пинежан, лешуконцев, мезенцев, важан и т. д., причем местная солидарность проявляется не только в самоощущениях, но и в стремлении формировать земляческие объединения из тех, кто покинул родные края и перебрался, к примеру, в Архангельск.
Исследования социологов показывают, что локальность остается важной чертой образа жизни сельской глубинки на Севере.11
Эта локальность еще более усиливается потому, что привычные пути и способы сообщения перестают объединять людей в силу того, что пассажирское сообщение по рекам, которые являются естественными и наиболее древними путями сообщения, практически повсеместно прекращено. Во многих отделенных населенных пунктах, где прежде исправно функционировали местные аэропорты, они закрыты, а самолеты (обычно это были Ан-2) больше не летают. Сами жители сел и деревень тоже ограничивают свои разъезды, поскольку нет у них достаточно средств для приобретения топлива и для покупки лодочных моторов. Так, к примеру, в одном из сел Удорского района Коми депутат районного совета, обсуждая местные проблемы, привел такой факт: в советские годы через потребкооперации здесь ежегодно продавалось жителям окрестных деревень до сотни моторов, а ныне не более двух. Более того, даже те поселения, которые находятся вдалеке от рек и дорог и связь с которыми власти вынуждены поддерживать, поскольку до них можно добраться только на вертолете, часто оказываются оторванными от социальных благ: почту привозят сюда нерегулярно, авиасообщение осуществляется эпизодически, продукты и товары доставляются местными коммерсантами используя лишь собственную изворотливость. Многие населенные пункты (в том числе и города), расположенные по берегам рек, весной и осенью оказываются отрезанными от «большой земли», поскольку с нею их связывают понтонные мосты и «ледовые переправы». Причем сложное положение дел имеет место и в дотационных районах, и в достаточно благополучных. К примеру, новый губернатор НАО И. Федоров во время ознакомительных поездок по подведомственной территории в 2009 г. вынужден был решать в числе первоочередных задачу восстановления регулярного воздушного сообщения с отдаленными селами и поселками. На европейском севере дорог мало и даже те, которые имеются, находятся в крайне неудовлетворительном состоянии. Не случайно, особую роль приобретают зимники, которые называют «дорогами жизни» и ввод которых в эксплуатацию в осенне-зимний период обязательно освещается местной прессой как важнейшее событие. В последние годы интенсивность движения на основных зимниках НАО, к примеру, выросла втрое, а дорога с твердым покрытием до Усинска (Республика Коми) строится крайне медленно. В самой Коми до того же Усинска еще надо построить сотни километров, поскольку федеральная дорога «Вятка» протянута пока только до Ухты, которая находится много южнее. Эту же дорогу предполагается затем продлить до Воркуты, а также Лабытнанги и Салехарда, т.е. связать наиболее перспективные нефте- и газодобывающие регионы с центром страны. По идее уже сейчас здесь должно идти масштабное дорожное строительство, поскольку речь идет о районах, где фактически «формируется бюджет» России. Но в реальности имеет место ситуация, когда по лесам и болотам проходят стихийные проселки, которые зимой служат «зимником», а летом используются как опасный, но жизненно необходимый путь доставки товаров в многочисленные села и поселки. Летняя жизнь зимника, который тянется до Усть-Цильмы и далее в НАО была показана телеканалом НТВ 7 ноября 2009 г. в программе «Профессия – репортер». Репортаж назывался «Мертвая колея» и его авторы демонстрировали как тонут тяжелые грузовики на дорогах Коми и как дорожные службы «содержат» дороги. Один из водителей, которые постоянно пользуются данной дорогой снял о ней фильм и отправил В.Путину. Второй сформулировал претензии северян к власти более емко: «Если хорошая страна, должны быть хорошие дороги!»
Дороги не только связывают страну, не только дают стимул экономическому развитию, но и усиливают ощущение общности у ее жителей в целом и у населения отдельных регионов, в частности.
Но помимо экономических и инфраструктурных механизмов формирования и укрепления региональной идентичности, существуют и политические механизмы, к числу которых относятся региональная идеология, местные символы, традиции и т.д. Официальные политические символы (флаг, герб, гимн) имеются уже у всех областей и республик европейского севера, но как не было, так и нет ни региональной идеологии, ни политонимов. Это особенно любопытно в связи с тем, что на севере есть целых три национально-государственных образования: Республика Карелия, Ненецкий автономный округ, Республика Коми. В республиках в начале 1990-х гг. активно дискутировалась идея принятия законов о гражданстве и значит граждане есть, а наименования у граждан нет. Как называются граждане Коми, Карелии и НАО до сих пор неясно. Пока они просто «жители» соответствующих субъектов. Иными словами, социальная разобщенность северных сообществ подкрепляется их гражданской и политической недоформированностью (законы о гражданстве не могут существовать без того, чтобы «дать имя» гражданину).
Слабость и неакцентированность региональных идентичностей приводит к тому, что конфликты идентичностей становятся все более многообразными.
В частности свидетельством тому становится высокий уровень ксенофобии и неприятия иноэтничных граждан страны. Этот уровень одинаково высок и в Коми, и в Карелии, и в Мурманской области, о чем свидетельствуют результаты целого ряда социологических исследований. Причем конфликты подобного рода могут иметь место в самых глухих поселках. К примеру, в ненецком поселке Хорей-Вер несколько лет назад жители высказывали недовольство в связи с тем, что состав педагогов школы стал «калмыцким», а прилетевших сюда торговать цыган местная администрация даже не выпустила из самолета, а в поселке Харута их постарались побыстрее выдворить.12
Другим свидетельством того, что региональные сообщества не сформировались ни как гражданские целостности, ни как культурные сообщества являются стремление локальных групп отделить себя от территориального сообщества, формально объединенного областными или республиканскими границами. Так, в конце апреля 2009 г. главы пяти районов Архангельской и Вологодской областей заявили о начале процесса общеважской интеграции. Идеологи процесса исходили из того, что «Важский край как единое административное образование сначала был в конце XVIII в. разделен на две части (Вельский и Шенкурский уезды), а в конце 20-х годов ХХ века окончательно уничтожен при проведении «советского районирования». Последние 90 лет на территории некогда единого политически и духовно Важского края существуют мелкие и разобщенные районы Архангельской и Вологодской областей. Последние попытки отстоять единство Поважья предпринимались в середине 20-х годов ХХ века местной интеллигенцией и активистами патриотических краеведческих, но были жестко подавлены органами НКВД. Начиная с конца 80-х годов, идея общеважской солидарности вновь стала возрождаться благодаря усилиям разрозненных краеведов из разных районов, а в середине 90-х ее официально провозгласили ключевой в своей Программе члены движения «Важский край».13
Впрочем, и нынешняя попытка актуализировать историческую память местного населения и возродить общеважскую локальную идентичность закончилась тем, что «сепаратизм» был остановлен архангельскими областными властями. Не менее показателен и пример Усть-Цилемского района Республики Коми, где проживает русское старожильческое население. Этот район был образован в 1929 г. и прежде входил в состав Архангельской губернии. В Усть-Цильме сформировалась весьма своеобразная культурная группа северных русских, культурное специфика которых в советские годы в силу многих причин постепенно утрачивалась. Но «национальное возрождение» в Коми начала 1990-х годов, когда официально было поддержано разделение населения республики на «коренное-некоренное» и к первому были причислены лишь коми (усть-цилемы появились на Средней Печоре на четверть века раньше коми), не могло быть здесь незамеченным. Интересы коми были объявлены приоритетными и возник конфликт культурных интересов разных этнических групп, особенно тех, судьбы которых исторически связаны с территорией республики. Этот конфликт носил латентный характер, но усть-цилемы сознательно стали символически отделять себя от республиканского социума. В процессе «суверенизации» республики возникли новые символы (флаг и герб). На всех органах местной власти были вывешены только зелено-сине-белые флаги Республики Коми и лишь над зданием усть-цилемской администрации был демонстративно вывешен только российский триколор (тогдашний глава администрации крайне популярный Выучейский заявил автору данного материала, что считает район органической частью России), а символы Коми повсеместно в районе отсутствовали (такая же ситуация была и в Воркуте, Инте). В Усть-Цильме стали обращать особенное внимание на сохранение и развитие местных культурных традиций (именно тогда празднование усть-цилемской «горки» превратилось в общероссийскую культурную акцию). Тогда же родился и современный гимн устьцилемов, который обязательно исполняли как на официальных мероприятиях, так и во время семейных застолий: «Мы россияне,
мы — усть-цилема;
мы на своей земле,
мы — дома!»
Латентный культурный конфликт, о котором мы говорим, был прямой иллюстрацией идей Льюиса Козера, согласно которым конфликт сплачивает группу, укрепляет ее идентичность, формирует культурные границы между группой и ее оппонентами.14
При разобщенности экономической жизни в северных регионах, при низкой транспортной доступности многих городов и районов, высокой значимости локальных идентичностей существующие административные границы на европейском севере являются крайне условными и не могут не восприниматься именно таким образом.
Данный вывод подтверждаются результатами исследования «Я и мой народ», проведенного коми этнологами в 2004 году. Массовый опрос населения Коми показал, что 51% респондентов выступают за укрупнение регионов, но при условии, если это укрупнение будет иметь своим следствием повышение уровня жизни населения соответствующих субъектов. Мы предполагали, что ответы на вопрос об объединении субъектов РФ будут тесно коррелировать с этнической принадлежностью респондентов, но ошиблись. За объединение регионов высказались 51% русских респондентов и 51% коми респондентов. Но когда речь шла об «объединении ради объединения», тогда позиции разных этнических групп расходились. Такое объединение в целом готовы были поддержать существенно меньшие доли респондентов, а среди коми уровень поддержки был существенно ниже, чем среди русских. Таким образом, очевидно, что национально-государственный статус оценивается людьми в первую очередь с позиций экономической целесообразности.
Наиболее очевидно подобные настроения проявились при объединении Коми-Пермяцкого автономного округа и Пермской области. Девальвация национально-государственного статуса началась задолго до референдума об объединении и была связана с низким уровнем жизни в КПАО и слабым развитием экономики и социальной сферы. Она находила выражение как в общественных настроениях, так и в массовой миграции за пределы округа. Массовые опросы населения, проведенные нами в 1990-е гг. и в 2005 г. показали, что общероссийская идентичность для жителей КПАО более значима, чем окружная, а лояльность к местным традициям (особенно у молодежи) невысока.
Лояльность к региональному социуму, основанием которого являются преимущественно административные границы, может существенно возрасти лишь тогда, когда население субъекта начинает ощущать угрозу своим экономическим и социальным интересам. Это имеет место в Ненецком автономном округе, где до сих пор поддержка «Единой России» существенно ниже, чем в целом по стране. И власти Архангельской области, и некоторые политические фигуры федерального уровня неоднократно делали заявления о целесообразности объединения НАО и АО в один субъект федерации. Предпринимались попытки начать процесс объединения сверху, но каждый раз они наталкивались на серьезное сопротивление населения НАО. Округ является регионом-донором и динамично развивается, а область хронически дотационный регион с низким уровнем жизни населения. Делиться доходами с областью население НАО не хочет и еще более опасается, что уровень социального сервиса в случае объединения понизиться.
Не менее активно, особенно в прессе и в политических кругах Республики Коми, обсуждалась идея возможного объединения Ненецкого округа с южным соседом. В недавнем интервью агентству «КомиОнлайн» губернатор Игорь Федоров отметил, что два субъекта связывает река Печора, по которой в округ идут грузы, общая инфраструктура Тимано-Печорской нефтегазовой провинции, а также строящаяся дорога Нарьян-Мар–Усинск, экономические интересы и культурные связи. Но он же в очередной раз предостерег против поспешности в решении проблемы объединения субъектов.15
Безусловно, экономические интересы могут быть как мощным стимулом к объединению субъектов РФ, так и к сохранению нынешнего административного деления. Но важно, чтобы население было еще и ментально готово к административным переменам. В Коми-Пермяцком округе именно эта готовность сыграла решающую роль в процессе формирования Пермского края.
Планы широкой интеграции на европейском севере также регулярно озвучиваются и некий опыт такой интеграции имеется, поскольку единый Северный край существовал с 1929 по 1936 годы. По случаю 80-летия создания Северного края в ноябре 2009 г. в Архангельске была проведена конференция «Процессы укрупнения территорий и их влияние на развитие Европейского Севера», где в очередной раз предлагалось объединить Карелию и Мурманскую область в Карело-Мурманский край, а Коми, НАО и Архангельскую область объединить в рамках другого единого субъекта (характерно, что для него нет названия), что позволит преодолеть «неопределенность территориального управления» на севере16.
Разговоры о неопределенности вполне оправданы, хотя здесь есть не только экономическая и политическая логика.. Европейский север России с экономической и административно-политической точки зрения, казалось бы, представляет собой некую целостность. Экономисты выделяют Северо-Запад в отдельный экономический регион (равно как Мурманскую область, Карелию, АО, НАО и Коми объединяют в северный экономический район), в политическом плане все области, республики европейского севера объединены в одном федеральном округе.
Но что представляет собой Русский Север не в географическом, не в административном и не в экономическом, а в культурном плане?
На этот вопрос есть несколько ответов. Один из них сформулировали еще предшествующие поколения исследователей и в первую очередь историки, фольклористы и этнографы. Они считали Русский Север единой историко-культурной провинцией. Современные исследователи пишут о «метафизике Севера», о его «сакральной географии», которая якобы и выделяет его в особую культурную реальность, и позволяет говорить о нем как едином культурном пространстве.17
Но мифологизация культурного пространства европейского севера есть лишь попытка создания некой искусственной модели, которая возможно ценна гносеологически, но малопродуктивна в плане анализа социальной среды. Более того, культурный миф о «Русском Севере» есть не более, чем миф, ибо север никогда не был сугубо «русским», а был и остается полиэтничным регионом, где исторически проживают карелы, саамы, вепсы, ненцы, коми, а этнический состав населения последовательно изменялся.
Но именно этничность является сегодня тем инструментом, который продолжает усиливать локализацию северных сообществ и государство своей политикой лишь способствует усилению конфликтности на севере и ослаблению гражданской солидарности. Особую роль в этом отношении сыграла практика разделения северных сообществ на коренные малочисленные народы севера (перечень которых утвержден правительством РФ в 2000 г.) и все остальные. К коренным отнесены кольские саамы, вепсы и ненцы. Статус «коренного малочисленного народа» предполагает, что его представители могут бесплатно пользоваться биоресурсами (квоты им выделяются в первую очередь и за них не надо платить), хозяйственную деятельность на их этнических территориях можно осуществлять только при согласовании с общинами коренного народа и т.д. В результате ненцы и саамы получают рыбные квоты и не платят за них, а поморское население, которое издревле осуществляет рыбный промысел в Белом море платит значительные суммы за весьма ограниченные квоты и имеет массу проблем с их оформлением, а персональный лов рыбы или охота теми способами, которые практиковались прежде вообще ныне классифицируется как браконьерство.18 С теми же самыми проблемами сталкивается и сельское коми население, особенно северные коми – ижемцы. При этом сельские сообщества на севере сегодня выживают без всякой поддержки государства и выживают довольно успешно (хотя в кабинетах чиновников бытует миф о том, что на селе все спились и не способны к созидательной деятельности). Вместо того, чтобы создавать стимулы для самоорганизации местных сообществ и для их экономического прогресса, государство ограничивает местную инициативу, препятствуя актуализации традиционных форм хозяйственной деятельности.
ПРОДОЛЖЕНИЕ по ссылке!
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
